Основной темой предлагаемой статьи является экономика, которая, определяя успех или неуспех социально-экономических реформ, принципиально, тем не менее, ничем не отличается от иных составляющих человеческого бытия. Вернее сказать, если экономическая теория как научная дисциплина чем-то и разнится от прочих отраслей обществознания, то не предметом, а своим подходом. Но, что в таком случае, представляет собою этот самый экономический подход? Попробуем ответить.

Не будет новостью, если сказать, что степень и качество научной оценки общественных отношений во многом зависят от того, как определять суть самой экономической науки. Но сделать это далеко не просто, учитывая, что на сегодня имеется как минимум три разных суждения об её основных функциях: распределение материальных благ ради удовлетворения материальных потребностей, регулирование рыночных отношений, распределение ограниченных средств для удовлетворения конкурирующих целей. Из которых только последнее носит более или менее универсальный характер.

И действительно, утверждает Нобелевский лауреат 1992 г. в области экономики Г. С. Беккер (1), определение экономической науки через функцию производства и распределения материальных благ наиболее узко и наименее продуктивно, ибо оно не даёт правильного представления о современном рынке. То есть о том рынке, который зародился ещё в середине прошлого столетия (задолго, то есть, до начала «революционного» прорыва информационных технологий, подчеркну). И который характеризуется тем, что к 80-ым годам в США производством вещественных благ было занято менее половины работающих, а невещественная сфера услуг в стоимостном выражении превосходила выпуск конкретных товаров. Не совсем удовлетворительным выглядит и представление об экономической науке как о регуляторе рыночных отношений, ибо в наше время процессы глобализации настолько стирают грани между рынками разных стран и народов, что регулировать особо-то и нечего. Так что наиболее широко и полно современную экономику определяет именно функция распределения ограниченных средств и конкурирующих целей. 

При этом совершенно неважно, подчёркивает Г. С. Беккер, в рамках ли политического процесса (включая решения о том, какие отрасли облагать налогом, как быстро расширять кредит и нужно ли вступать в войну); или через семью (включая выбор супруга и планирование размеров семьи, установления частоты посещения церкви и распределение времени между сном и бодрствованием); или при организации научных исследований (включая выбор между различными научными проблемами) происходит распределение и перераспределение товаров и услуг. Важно, что на принятие таковых решений первостепенное значение оказывает количество и качество конкретных ресурсов. Ибо именно редкость (ограниченность) и выбор в первую очередь характеризуют любые ресурсы, а не форма их распределения.

Таким образом, утверждает Г. С. Беккер, современный экономический подход отличает от подходов всех прочих наук прежде всего то, что он оперирует понятием «максимизирующее поведение» и, при том, в более явной форме и в более широком диапазоне, чем психологический, социологический и другие подходы. Причём совершенно неважно, идёт ли при этом речь о максимизации функции полезности в семье, фирме, профсоюзе или правительственном учреждении. Важно то, что, помимо традиционных – цена, спрос, предложение, атрибутов рынка, он оперирует ещё и предпочтениями – то есть категориями, которые координируют (разумеется, с неодинаковой степенью эффективности) действия различных участников – индивидуумов, фирм и даже целых наций – таким образом, что их поведение становится взаимосогласованным.

То есть именно предпочтения как таковые определяют условия распределения редких ресурсов в обществе, ограничивая тем самым желания участников и координируя их действия. При этом, что принципиально важно, предпочтения субъектов не изменяются сколько-нибудь существенно с ходом времени и не слишком разнятся у богатых и бедных или среди людей, принадлежащих к разным обществам и культурам. Ибо предпочтения устанавливаются не отношением потребителей к рыночным товарам и услугам, а их вниманием к такими основополагающими аспектам жизни, как здоровье, престиж, чувственные наслаждения, доброжелательность, зависть и пр.

В целом же, продолжает Г. С. Беккер, с выдвижением идеи об экономических предпочтениях у экономической науки появилась возможность плодотворного применения стандартных методов экономического анализа для исследования нестандартных для экономки проблем. При, разумеется, необходимом переопределение некоторых основных установок и понятий традиционных экономических представлений. Одним из примеров такого рода переопределения является придание Г. С. Беккером семье производственной функции, то есть функции фирмы, производящей конкретные полезные вещи – здоровье, личное счастье, детей и т. д. Фирмы, в которой товары и услуги не только средство, но и цель, и для успешного функционирования которой помимо «осязаемой» полезности требуется ещё и свободное время, затрачиваемое на производство и потребление этих самых товаров и услуг.

Конечно же, с традиционной точки зрения подобный взгляд на семью выглядит непривычно, а выражения типа «кривая спроса на жён» и «предельная полезность детей» и вовсе вызывают шок. Однако такой анализ приводит к весьма плодотворным выводам, ибо он позволяет не просто формально описывать законы распределения ограниченных и редких ресурсов между несколькими конкурирующими целями, но и предоставляет аналитический аппарат для объяснения сложных и неочевидных процессов взаимодействия людей в современном обществе. А, значит, даёт возможность по-новому взглянуть на весьма широкий спектр общественных явлений не только в сфере семейных отношений, но и при оценке преступности, где экономическая цель заключается в минимизации ущерба от преступлений и расходов на их предотвращение, и при исследовании расклада политических сил в целях определения основных направлений государственной экономической политики, и вообще во всех других, в том числе и в науке, областях человеческой деятельности. В этом-то и заключается новизна экономического подхода как такового.

Впрочем, говоря о новизне экономического подхода к объяснению человеческих предпочтений, необходимо помнить, что сам он отнюдь не нов, даже если иметь при этом в виду только внерыночную сферу. К примеру, ещё Адам Смит временами использовал его при объяснении политического поведения. Иеремия Бентам был убеждён в том, что исчисление числом и мерой приложимо ко всякому человеческому поведению. Да и К. Маркс с последователями также применяли экономический подход не только к рынку, но и к политике, браку, и другим формам нерыночного поведения. Другое дело, что марксисты придавали организация производства решающую роль, считая что именно производство предопределяет социальную и политическую структуру общества, а потому и делали основной упор на материальные блага, цели и процессы, на конфликт между рабочими и капиталистами и на идею о всеобщем подчинении одного класса другому.

Полезно отметить и ещё одно принципиальное свойство экономического подхода, которое проявляется в том, что он вовсе не требует, чтобы отдельные субъекты непременно осознавали своё стремление к получению максимальной пользы или чтобы они были в состоянии внятно объяснить причины устойчивых стереотипов в своём поведении. И в этом смысле он весьма существенно совпадает с современной психологией, придающей особое значение подсознанию, и социологией, выделяющей функции явные и скрытые. Не проводит принципиального разграничения экономический подход и между решениями важными и малозначащими, скажем, такими, которые касаются вопросов жизни и смерти, с одной стороны, и выбором сорта кофе, с другой; или между решениями, пробуждающими сильные эмоции и эмоционально нейтральными (например выбор супруга или планирование количества детей и выбор краски для пола); или между решениями людей с неодинаковым материальным достатком или образованием.

Вместе с тем он существенно отличается от той же психологии или социобиологии тем, что при изучении рыночного сектора или процесса распределения ограниченных средств среди конкурирующих целей, первоочередное значение придаёт не столько обязанностям, традициям или импульсивному желанию, сколько максимизирующему, то есть исходящему из максимальной пользы, предпочтению отдельных индивидов, групп населения или наций. Оттого-то подчёркивает Г. С. Беккер, экономический подход и приложим к любой сфере человеческих интересов.

В том числе и к оценке поведения людей занимающихся интеллектуальной деятельностью. Ибо человек решает посвятить себя научной или какой либо другой творческой деятельности лишь только тогда, когда он ожидает от этого таких выгод (и материальных, и моральных), которые превосходят всё то, на что он мог бы рассчитывать в иных сферах деятельности. Ну а поскольку, подчёркивает в связи с этим Г. С. Беккер, именно этот же (выгодно – невыгодно) критерий остаётся в силе и при выборе более заурядных профессий, то совершенно нет никаких оснований для того, чтобы интеллектуалы проявляли меньшую озабоченность своим вознаграждением, больше радели о благе общества, и были бы честнее, чем все остальные.

Вот исходя из всех этих соображений и попробуем взглянуть на ситуацию, складывающуюся на Камчатке в конце 80-х начале 90-х годов и, через неё, выйти на оценку роли идей и людей в социально-экономических отношениях. Памятуя при этом, во-первых, о том, что если представления, связывающие экономическую науку только с вещественными продуктами человеческой деятельности и конкретными материальными благами до сих пор не потеряли своей живучести, то это объясняется всего лишь нежеланием большей части людей увязывать определённые виды человеческого поведения с «бездушным» экономическим расчётом. А также о том, во-вторых, что продуктивность любой научной идеи, а тем паче в сфере экономики, определяется не только и не столько её научной новизной и актуальностью, как того требует псевдонаучный алгоритм написания кандидатских и докторских диссертаций, сколько ведущими экономическими параметрами – предотвращённым ущербом и упущенной выгодой.

В самом общем виде ситуацию конца 80-х начала 90-х годов можно определить как ожидание перемен, связанное с надеждами на новую социальную и экономическую политику. Но как по разному воспринимались эти надежды. Одни, и прежде всего так называемые «крепкие хозяйственники», трактовали перемены всего лишь как средство предоставления предприятиям и регионам возможности без помех осуществлять производственную и предпринимательскую деятельность. Вплоть до того, что при этом постулировался тезис о полном предоставлении в собственность регионов всех находящихся на их территории и акватории природных ресурсов. Другие, из числа «младокапиталистов», посчитали, что объявленный переход к рыночным отношениям сам по себе выведет страну и регионы из затяжного и глубокого экономического кризиса. Третьи, наиболее «продвинутые», увидели в этой ситуации возможность прибрать к рукам всё, что только захочется. И лишь отдельные здоровые скептики, пытались предупредить о грозящих экономических потрясениях, связанных с отсутствием чётко установленных правил и норм хозяйствования. Но кто и когда их слушал.

 Например, к концу 1989 г. мною была разработана «Концепция социально-экономического развития Камчатки в условиях становления рыночных отношений», в силу обстоятельств изложенная в виде серии газетных публикаций (Тупики Камчатки. «Дальневосточный учёный» № 8, 17 февраля 1988; Крайний Север: какая модель хозяйствования выгодна? «Дальневосточный учёный» № 30; Хочу понять. «Дальневосточный учёный» № 34, 1988; Модель завтрашнего дня? «Камчатская правда», 25 апреля 1989; Имею программу. «Дальневосточный учёный» № 30, 1989; Предлагаю программу. «Камчатская правда», 6 августа 1989; О лососе, здравом смысле и экономике. «Камчатская правда», 29 августа 1989). В основу которой была положена идея о том, что наиболее наименее безболезненным способом избежания регионом экономической катастрофы должна стать коренная перестройка всей структуры его народнохозяйственного комплекса в целях максимально полного освобождения его ведущей – рыбной – отрасли от груза нерентабельных и убыточных производств.

На чём же базировалась эта идея? Да прежде всего на том, что к концу 90-х годов прошлого века мне стало понятно, что прежний вариант развития региона себя исчерпал. Исчерпал потому, что процесс развития политических и социально-экономический отношений неизбежно подвёл и страну, и регион к точке, после которой начинается хаос. Вследствие которого Камчатке суждено превратиться в депрессионный регион – то есть в регион с коллапсирующейся экономикой.

На современном научном языке, это можно описать следующим образом. В так называемых «больших системах» (неважно, экономических, природных или ещё каких) помимо законов линейного детерминизма проявляют себя и законы нелинейной динамики, осуществляемые по принципу «странного аттрактора». Согласно которому развитие событий в таких системах в определённый момент подходит к точке разветвления (бифуркации), по достижении которой её развитие может пойти по множеству, вплоть до попятных, равновероятных траекторий. Причём, как утверждает Нобелевский лауреат И. Р. Пригожин, выбор той или иной траектории (варианта) движения нередко зависит от предшествующих стохастических (случайных) флуктуаций, проявляемых порою на самом микроскопическом уровне. Или, говоря проще, самые, казалось бы ничтожные по отдельности причины (в нашем случае, например, появление в 1990 г. на посту председателя областного Совета народных депутатов военного моряка В. Премьяка, на посту председателя планово-экономической комиссии областного Совета народных депутатов геолога В. П. Хворостова, а на посту полномочного представителя Президента геолога И. А. Сидорчука), могут привести к совершенно иным, нежели хотелось бы и декларировалось, результатам и последствиям.

Дело в том, как говорят по этому поводу специалисты по синергетике, что при достижении точки бифуркации в дело вступают «джокеры» – правила, определяющие либо упрощение системы – либо её усложнение, либо превращение порядка в хаос – либо наоборот. При этом джокеры переводят систему из одного состояния в другой совершенно непредсказуемым скачком. Вернее сказать, в моменты достижения сложной системой точки бифуркации все способы прогнозирования её дальнейшего развития, основанные на предыдущем опыте (на опыте детерминизированного или линейно-поступательного развития то есть), оказываются абсолютно бесполезными. Что и показала практика, ибо все стандартные представления о развитии Камчатки оказались несостоятельными.

Есть ли выход их этой ситуации? Есть. Причём, как ни странно, он лежит в самой теории бифуркаций. Ибо отвергнув детерминизм как универсальный способ познания реальной действительности, бифуркационная методология взамен предложила возможность сознательного инициирования тех флуктуаций, которые могут придать будущему развитию системы желательное направление. Или, проще говоря, эта методология позволяет изменить будущее за счёт изменения какого-то отдельного элемента или компонента системы ещё по достижении ею точки бифуркации. Что, собственно, и было предложено мною, когда я говорил о необходимости заблаговременной перестройки структуры народнохозяйственного механизма Камчатского гидроэкорегиона и о превращении его в международный биорезерват по сохранению самого большого в мире стада дикого лосося.

Однако, к сожалению, эти представления не нашли понимания ни со стороны местной администрации, ни со стороны местных хозяйственников. И в немалой степени потому, что я тогда не мог объяснить суть вещей, ибо всё то, что сейчас именуется синергизмом (теорией самоорганизации сложных систем) ко мне пришло интуитивно, в виде инсайта, а не в результате изучения и последовательного приложения соответствующей методологии. Кстати, не готов я этого сделать и сейчас, ибо в отличие от специалистов по синергизму совершенно не владею теоретико-методологическим аппаратом этой области знания или, хотя бы, соответствующей математической подготовкой. Впрочем, отсутствие и того, и другого и многого ещё чего (той же должностной – закрытой – информации, например) ничуть не помешало мне ещё в 1986 году спрогнозировать распад СССР.

И всё же основная доля вины в том, что местные властные и хозяйственные структуры просмотрели реальное развитие ситуации, ложится на региональную экономическую науку, которая оказалась неготовой к восприятию новых идей и веяний. В том смысле неготовой, что если я предложил вниманию общественности вполне законченный вариант «Концепции социально-экономического развития Камчатки в условиях становления рыночных отношений», поскольку он содержал в себе не только посильный анализ социально-экономической ситуации в Камчатской области, но и комплекс конкретных мер по избежанию наиболее худшего (катастрофического) варианта её дальнейшего развития, то вот предложения и представления моих вольных и невольных оппонентов как правило имели форму общих пожеланий и благих намерений.

Для убедительности, и в качестве демонстрации подобного рода просмотра, обратимся к октябрю 1989 г., когда в нашей области проходила V межрегиональная научно-практическая конференции (5, 6), посвящённая оценке перспектив развития Камчатки в новых условиях. Условия, конечно, были новые – ну кто бы мог подумать, что на эту конференцию будут приглашены не только журналисты, но и представители общественности, коль скоро все предыдущие конференциях проходили в закрытом режиме, а на их материалы налагался гриф «для служебного пользования»? Однако вот ни в духе, ни в концептуальных подходах самой конференции ничего нового так и не обнаружилось, ибо основным рефреном через всю её работу проходила мысль о том, что социально-экономическое развитие Камчатки предопределяется интенсивным освоением всех видов природных ресурсов и, при том, уже в самом ближайшем будущем.

Впрочем, я ошибаюсь, новое на конференции всё же произошло, ибо восприняв рынок как приглашение к полной экономической независимости, местная элита разродилась идеей о том, что природные ресурсы Камчатки должны перейти в полное и безвозмездное пользование региона. Но, при этом, подчеркну, центру по-прежнему вменялась обязанность снабжать Камчатку финансами, ресурсами, топливом и всем прочим, необходимым для создания и функционирования структуры вновь создаваемого народнохозяйственного комплекса. А тем самым местной элитой был провозглашён (и это действительно «ново») отказ от основного принципа современной экономики – принципа рыночного распределения ограниченных средств и конкурирующих целей.

В целом же, если говорить о концептуальных подходах к проблеме развития Камчатки, то в отличие от предложенной мною модели, основой которой была идея о заблаговременной структурной перестройке народного хозяйства как о способе если не избежания, то, по крайней мере, преуменьшения хаоса, могущего возникнуть в результате революционного разрушения командно-административной системы распределения финансов и ресурсов, местная элита (местные управленцы и местная экономическая наука) в основу своих социально-экономических представлений положила идею эволюционного (линейно-поступательного) развития прежней, так и не состоявшейся за три десятка лет её внедрения, модели комплексного развития.

Причём уверенность (а лучше сказать – слепота в восприятии ситуации) в эту схему была столь абсолютной, что местная элита если и реагировала на мнение своих оппонентов, то не самым лучшим образом. К примеру, не допустив к обсуждению на уже упомянутой Vмежрегиональной конференции ни одного из трёх тезисов докладов, в которых мною предлагалось поговорить и о структурной перестройке народного хозяйства Камчатской области, и об организованном переселении высвобождающегося в ходе этой перестройки народнохозяйственного комплекса населения за пределы области, и о превращении Камчатки в гидробиоресурсный резерват (хотя, специально отмечу, на ней целых сорок минут было уделено обсуждению такой «животрепещущей» теме, как строительство железной дороги от Магадана до Петропавловска), местная элита в ответ на газетные публикации по этим проблемам разражалась гневными – уймитесь, мол, радикалы – филиппиками. И не более того.

Надо ли говорить о том, чем это обернулось? Впрочем, вопрос это чисто риторический, ибо анализировать прошлые ошибки надо всегда. Тем более ошибки высокопоставленных людей, ибо их, мягко выражаясь, заблуждения обходятся очень дорого. И вот тому наглядный пример. Включительно до 1991 г. тогдашний первый заместитель главы областной администрации Б. П. Синченко по отношению к предложению о незамедлительной структурной перестройке народного хозяйства региона высказывал абсолютное неприятие. Но в 1994 г. он же (9) в качестве основного фактора стабилизации областной экономики в условиях становления рыночных отношений назвал коренную структурную народнохозяйственного комплекса в целях максимально полного освобождения рыбной отрасли от убыточных производств. То есть, понадобилось целых пять лет и падение уровня производства во всех нерыбных отраслях на 55–75%, чтобы человек, отвечающий за экономический блок области, всего лишь слово в слово повторил суждение радикала. Но который, при этом, так и не понял, что именно вследствие его неверной оценки, тот предотвращённый ущерб, которой предполагал мой вариант развития области, превратился в упущенную выгоду, цена которой 55–75-процентное (на 1994 год) падение уровня производства, и спонтанное бегство 70 тысяч человек.

Впрочем, даже эта запоздалость делает ему честь, ибо местная экономическая наука, в лице головного – Камчатского института экологии и природопользования (КИЭП) – научно-экономического учреждения области, ни раньше, ни тогда, ни позже к этой мысли так и не подошла. Что и понятно, ибо эта самая наука в своих представлениях руководствовалась не экономическими (доход, расход, прибыль, упущенная выгода, предотвращённый ущерб и т.д.), а сугубо политическими, точнее – политесными, категориями. Так, например, эксперты названного института по поводу идеи судоремонта за рубежом ещё в 1989 г. высказывались, что из этого ничего не получится, ибо обком КПСС не даёт на это согласия. Однако первое камчатское судно ушло на ремонт за рубеж уже в 1991 г., а сейчас там ремонтируется до 75% камчатских рыбацких судов.

Итак, скажу со всей определённостью, неумение или, ещё хуже, нежелание воспринимать новые идеи имеет реальную рыночную стоимость. То есть отрицание здоровой идеи, чем бы оно не определялось, имеет не только моральную, не только политическую, но и экономическую подоплеку. И это тем более верно, что сама по себе оценка здравомыслия также должна производиться на основе экономических категорий. Что в наше время уже не представляет принципиальных трудностей. Вот исходя из мысли о том, что приведшая к выдвижению или отрицанию идеи интеллектуальная деятельность имеет реальную экономическую стоимость, и попробуем более предметно разобраться с некоторыми конкретными идеями и представлениями, касающимися проблем социально-экономического развития Камчатки.

Например, в начале 90-х годов в нашей области рассматривалось предложение о предоставлении Охотскому морю статуса «внутреннего водоёма». Реакция местных специалистов была единодушна – это де дилетантский подход и прямое нарушение международных норм и правил. Но, во-первых, 200-мильные морские зоны исключительных интересов когда-то также рассматривались как нарушение этих самых норм и правил, а сейчас их существование является прямой нормой международной юриспруденции. Но, во-вторых, в настоящее время те же специалисты призывают оградить камчатский шельф даже от приморских и сахалинских рыбаков, не говоря уже о разных там поляках и китайцах. Но, в-третьих, упущенная выгода из-за неприятия этого предложения оказалась столь велика, что это окончательно вынуждает усомниться в профессионализме противников этой идеи. Так что стоит, пожалуй, заявить её в качестве организаторского рационализаторского предложения (по закону, опубликование идеи в отрытой печати приравнивается к подаче официальной заявки), призывая при этом в соавторы всех тех, кто когда-то также пришёл к этой мысли.

То же самое можно повторить и относительно идеи придания Камчатскому гидроэкорегиону статуса общемирового биорезервата по сохранению лосося (3, 4, 5). Тогда специалисты всех уровней также категорически заявляли, что природоохранный режим помешает рыбакам работать производительно. Однако сейчас, когда в р. Камчатке почти не стало лосося, а на западно-камчатском шельфе исчезает камчатский краб, те же самые специалисты призывают создать новые, том числе и морские, заказники и заповедники. Но делают это так беспомощно (мол, поскольку камчатский краб уже уничтожен, то добычу нефти на шельфе надо запретить), что право, становится неловко. И потому мне остаётся лишь и эту идею закрепить за собой, придав ей статус рационализаторского предложения.

И всё же наиболее показательным примером неумения местной экономической науки предугадать (ладно уж там предсказать) реальное развитие событий является её реакция на призыв незамедлительно, покуда есть финансы, ресурсы и, главное, время, начать организованное переселение за пределы области (то есть в места более подходящие для проживания) людей, не занятых производительным трудом. То есть мне понятна позиция бывшего инженера-строителя и тогдашнего председателя облисполкома Н. Синетова, заявившего в приватной беседе, что областные власти никогда не пойдут на организованное переселение. Понятна мне и позиция бывшего геолога и представителя Президента РФ И. Сидорчука, утверждавшего, что к 2000 г., за счёт создания горнорудной отрасли и мощного сельскохозяйственного и лесоперерабатывающего секторов экономики население области к 2000 г. возрастёт до 800 тысяч, а, возможно и до миллиона человек. Понимаю я и доктора экономических наук П. Килина, который в том же 1989 г. сказал, что переселение в организованном порядке половины населения Камчатки – это неразрешимая в нормальных условиях для общества проблема». Понимаю, хотя он и заметил в этой идее всего лишь противоречие официальным установкам, но не заметил того, что в области уже сложились настолько ненормальные условия, что профессионалы обязаны были вести речь о проблеме физического выживании населения, а не о «блестящих перспективах» развития региона в самом «ближайшем будущем». Но вот позицию директора Камчатского института экологии и природопользования (ныне Камчатского филиала ТИГ ДВО РАН) Р. С. Моисеева, написавшего (7): «Одни предложения радикальны: вдвое, втрое сократить численность, населения относительно существующей, разделить надвое Корякский автономный округ. Знакомый волюнтаризм: автору кажется, что только это и нужно обществу, а о средствах думать не принято», понять трудно. Вернее, понять её просто, если признать её непрофессиональной.

Но можно ли судить столь категорично? Можно. И нужно. Ибо начав свою научную карьеру именно как специалист по проблемам миграции населения, Р. С. Моисеев просто обязан был по поводу предложения о заблаговременном отселении выразиться предельно чётко – нет, так потому-то и потому-то; да, так поэтому и поэтому. Однако он не счёл нужным указать даже фамилию (мою) «волюнтариста», не говоря уже о том, что так и не привёл доводов ни за, ни против. Не считать же таковыми общие рассуждения о том, что Камчатка обладает исключительными перспективами развития. Впрочем, ошибаюсь, один фактор он всё-таки назвал, когда говорил о том, что именно нехватка населения (производительной его части) существенно снижает возможности региона к созданию комплексного и высокорентабельного народнохозяйственного комплекса. То есть он так и не сумел заметить, что времена изменились и прежние подходы к оценке возможностей развития региона, уже не работают.

И в самом деле, даже спустя 4 года Р. С. Моисеевым была разработана концепция развития Камчатки (8), в которой ни то что о миграции населения (а ведь массовый исход за пределы области уже начался) не было ни слова, так ведь и вообще, не приводилось ни одной цифры, характеризующей состояние экономики. Хотя даже неспециалисту уже было ясно, что начался катастрофический экономический спад. И лишь в 1994 г. он наконец-то прикоснулся к этой проблеме, когда принимал (пусть бы и на уровне консультанта) участие в разработке региональной программы «Мигрант» (то есть делал именно то, что «не принято»), предусматривающей организованное переселение (в дополнение к тем 70 тысячам человек, которые на тот момент, оказавшись один на один с холодом, голодом и отсутствием света, уже спонтанно покинули Камчатку) за пределы области ещё 100 тысяч человек.

К сказанному остаётся добавить, что через четыре года власти области и округа обратились президенту и правительству РФ с призывом либо оказать незамедлительную помощь региону, либо приступить к эвакуации населения в виду надвигающейся энергетической угрозы. Понятно, что не оказать помощи центр просто не мог. Но… Но в зиму 2004–2005 годов Корякский автономный округ пятнадцатый год подряд, но на этот раз полностью, оказался размороженным и замороженным. Что является весомым доказательством ущербности модели «комплексного развития», базирующейся на идее об обязательной государственной дотации. Как является таковым доказательством и сам факт того, что к началу 2006 г. в области осталось 350 тысяч человек из её максимального 476-тысячного населения.

Кстати, обратите внимание на то, что я ни слова не сказал о наличии в округе мощной горнорудной отрасли. И не сказал по той причине, что если в сложившейся ситуации создатели и руководители ЗАО «Корягеолдобычи» в чём-то и виноваты, то лишь в том, что не решились призвать руководство страны вовремя «урезать» насквозь коррумпированную «управляющую» структуру округа. Вернее, если они и они виноваты в чём-то, то только в том, что всячески поддерживали эту структуру в целях принятия удобных для себя решений. Забыв при этом, что всё развитие человечества – это всего лишь очередное вскармливание очередных властных структур, в очередной раз уничтожавших изнутри очередную цивилизацию.

Все сказанное позволяет сделать два неутешительных вывода. Во-первых, специалисты в той иной степени ответственные за разработку и принятие решений о путях и способах развития Камчатки, не только исключали возможность вхождения экономики области в депрессивное (а точнее – в хаотическое) состояние, но и не принимали в расчёт никаких иных, кроме официальной, моделей социально-экономического развития – нельзя же, право, считать таковыми моделями минимальный, оптимальный и максимальный варианты одного и того же устаревшего сценария.

Во-вторых, люди, официально занимающиеся проблемами развития региона, нарушили основную научную заповедь, ибо цель науки вообще, а экономической – тем паче, заключается, как говорил Д. И. Менделеев, не в том, чтобы прогнозировать и обо всём предупреждать заранее, а в том, в первую очередь в том, чтобы из всех возможных вариантов выбирать, таковой, который бы с наименьшими издержками и с наибольшей отдачей привёл бы к наилучшим результатам.

К сожалению, в категории таковых людей оказался и директор Камчатского филиала ТИГ ДВО РАН. В том смысле – к сожалению, что неумение, или, тем более, нежелание уделять первостепенное внимание именно тем доводам, суждениями, мнениям и фактам, которые противоречат его собственным представлениям, является самым большим методологическим изъяном любого исследователя. А также в том, к сожалению, что именно этот изъян, обусловленный неготовностью официальных лиц и структур ответить на запросы времени, привёл к упущенной выгоде (к неоправданно высоким затратам по искусственному удержанию областной экономики от оздоровляющего банкротства) и, что многим хуже, к перманентному ожиданию, на протяжении вот уже 15 лет, сотнями тысяч людей наступления социально-экономической катастрофы.

Вот так вот, скажу в заключение, «выстрелила» та самая флуктуация в виде прихода в структуры, где разрабатываются и принимаются решения, бывших геологов, бывших архитекторов, бывших военных, бывших рыбаков и много ещё кого из бывших, о которой говорилось выше. И хотя это была закономерная флуктуация (трезвые люди во власть попасть не могут по определению), всё равно обидно. Обидно, что у истоков ситуации перманентного банкротства, сложившейся в нашей области в результате принятия в 1991 г. «исторического» решения о развитии золотодобычи как средства спасения её экономики и рыбной отрасли, оказалась и региональная академическая экономическая наука, которая отказавшись анализировать альтернативные варианты социально-экономического развития проявила профессиональную несостоятельность. Именно несостоятельность, ибо даже если и произойдёт так, что в области создадут-таки многоотраслевое народное хозяйство, и что это приведёт к стабилизации и, дай бог, росту её экономики, то это будет уже другая экономика, другая область и вообще другие времена и другие люди. Тогда как прошедшие 15 (пока) лет навсегда останутся в истории Камчатки временем ирреальных прожектов и периодом реальной разрухи. В которых каждый из нас, что бы он не делал, даже если он ничего не делал, оставил свой собственный след. И этот след не вытравить никакими отбеливающими средствами.

И последнее. Важнейшим направлением современной экономической теории стала созданная на рубеже 60-х годов теория человеческого капитала. Формально это понятие употреблял ещё классик экономической мысли Альфред Маршалл. Однако именно в наши дни оно стало особенно актуально, поскольку традиционные исследования, посвящённые экономическому росту и благосостоянию, обычно ограничиваются анализом накопления и распределения физического капитала (материальных запасов) и физического труда – этих основных факторов производства. Тогда как в наиболее развитых мира странах всё большее и большее значение приобретают наукоёмкие технологии, и тем самым, обуславливающий их разработку интеллектуальный ресурс (фактор). То есть в наше время именно трудовые навыки и творческие способности личности выходят на передний фронт экономики. И тем самым, творческие способности, приобретают цену, не столько потому, что требуют определённых изначальных затрат на их развитие, сколько потому, что затем приносят огромные прибыли. А потому могут быть выделены в особый вид капитала.

В развитие этих идей тот же Г. С. Беккер, наряду с другим Нобелевским лауреатом Т. Шульцем, описал творческий потенциал в операционно чётко выведенных формальных терминах. То есть они через сугубо экономические категории показали, что доходы от образованной личности будут тем выше, чем больше будут вложения (инвестиции) в его обучение, при том, разумеется, что в этих расходах должны учитываться как прямые (стоимость обучения), так и косвенные (недополученная прибыль) затраты. И что если расходы на приобретение общих знаний, которые применимы везде, ложатся на самого индивида, то вот приобретение специфических знаний хотя бы частично должен оплачивать предприниматель.

Так что, возвращаясь к мысли об экономической эффективности идей, одно только моё предложение о переводе ремонта судов на зарубежных верфях обернулось столь большим объёмом предотвращённого ущерба, что это с лихвой окупило все затраты государства на приобретение автором трёх научных специальностей и на нищенское обеспечение его тридцатилетнего стихийного философствования на должности научного сотрудника. Тогда как идея превращения Камчатки в регион с многоотраслевым народным хозяйством, базирующемся на комплексном освоении всех природных ресурсов области, каждый год приносит региону убыток, в форме упущенной выгоды, в размере до 50–60% от годового бюджета. И то, что этот перерасход каждый год покрывается трансфертами, дотациями и списыванием долгов, отнюдь не прибавляет лоску местным «профессионалам от экономики». Особенно учитывая тот факт, что прими областные власти и другие мои предложения о путях и способах развития Камчатки, предотвращённый ущерб измерялся бы многими миллиардами, не говоря уже о более благоприятном состоянии «психологического климата» регионального сообщества.